Павел «Мелодия»
Музыка позолоченных сумерек. Та самая песня, что заставляет ранней осенью окунуться в звонкую прохладу ночи, покинув пропахшее яблоками домашнее тепло. Та музыка, которой резонируют сами звезды и хрупкая, но вечная луна. Под которую деревья так охотно исполнят свой сомнамбулический танец. Кто знает, может, эти сиамские близнецы, изображенные на картине, — минор и мажор, стаккато и легато, инь и янь на худой конец, в общем, любые однокоренные противоположности. Миллионы людей по всему миру замирают, прислушиваясь к их фуге; сотни музыкантов проживают всю свою жизнь, пытаясь ее зафиксировать; десятки поэтов сходят с ума в поисках ее клаузулы. Да и каждый из нас, сам, о том не подозревая, вторит ее едва уловимому ритму: кто-то, мерно посапывая, кто-то, двигая бедрами, а кто-то, раскачивая колыбель. Но и музыке, и ее творцам все равно, кто и как отзывается на их слог. Они просто есть. И до тех пор, пока они есть, существует все.
«Мелодия» Татарникова удивительно многослойна. Она заставляет припомнить и Запад с Востоком. Пока «западную» партию подхватывают Бетховен с Равелем и Григом, то с Востока слышится рокот монгольского хоомейа (горлового пения), звучат таинственные флейты Мураками, вылепленные из кошачьих душ самим злом («Кафка на пляже»). А завершают все это многоголосие перешептывания китайских сказочников, повествующих о темных запретных тональностях и музыке гибели. И оба эти начала здесь. Они воплотились в правом и левом исполнителе.
Построенная на противопоставлении темнеющего неба и вечно пылающих недр земли, картина сама есть единство и равновесие двух. Ядро ли, прикрытое мантией, этот источник земного пульса и света, или желтая шляпа-котелок, позабытая самым великим из фокусников? Изображение же тех двух, что растут из этого таинственного светящегося корня, еще любопытней. Плечи их так нелепо изогнуты, что поначалу кажется, что на картине изображены четыре фигуры. Но нет, просто эти двое, выворачивая суставы и напрягая до спазмов мышцы, так исполняют свой судорожный ежедневный ритуал. Ведь от боли звук лишь становится чище. А как же иначе? Кто же тогда услышит их из-под земли? Кроты, безусловно, — благодарные слушатели, вот только «Мелодия» должна быть услышана и умирающей звездой, и зарождающейся вселенной. Все должны душой, спинным мозгом почувствовать, что Земля все еще здесь, все еще дышит…
Руфина Шестакова