Сальвадор Дали «Первые дни весны», 1929

Музей Сальвадора Дали, Сент-Питерсберг

Сюрреализм

В 1929 году, после того как Дали присоединился к сюрреализму, он пишет «Первые дни весны», «настоящий эротический бред», как называет эту картину сам художник. Писатель Робер Деснос сказал, что «это нечто невиданное» и что, находись он в ином материальном положении, с удовольствием приобрел бы ее. Картина откровенно является пластическим выражением фрейдистской символики и столь объемна по содержанию, что можно смело утверждать — в ней есть начатки всего, что будет создано художником впоследствии, вплоть до той поры, когда болезнь Паркинсона вынудит его отказаться от занятий живописью. Дали рассказывает, что «Первые дни весны» родились как вызов в ответ на то, что в 1929 году барселонский осенний Салон отклонил его работу «Большой палец, разлагающаяся птица и луна», сочтя ее непристойной.

Под голубым небом простирается заасфальтированная пустыня; она разделена тремя уходящими к горизонту ступенями, которые сужаются по мере удаления от переднего плана. На ступенях — выцветшая детская фотография Сальвадора Дали в том возрасте, когда он был очень похож на своего умершего брата. Впрочем, нельзя с уверенностью утверждать, что на ней изображен художник, потому что не вполне ясно — коллаж перед нами или фотография является частью полотна и написана маслом. В действительности это коллаж, подправленный кистью художника. Возможно, справедливо утверждение, что если Магритт воспринимал живопись как «нарисованный коллаж», то Дали превратил ее в «псевдоколлаж», другими словами, — в один из своих параноидно-критических образов, термин, главная притягательность которого для Макса Эрнста состояла в его парадоксальности.

Среди множества персонажей «Первых дней весны» мы узнаем разглядывающих этот призрачный пейзаж отца и сына — тут их фигурки еще меньше, чем на картине «Яйца на блюде без блюда»; на заднем плане борются двое мужчин, один из которых лежит на удлиненном роликовом коньке; пожилой человек, очень похожий на скульптора Гауди, разговаривает с девочкой в старомодной форме ученицы колехио — такие носили до первой мировой войны. В левой части картины, сидя к нам спиной, глубоко задумался о чем-то добропорядочный буржуа с тростью в руке. Над птичьими головами, навеянными, возможно, работами Макса Эрнста, — часть женского профиля, словно смазанная переводная картинка. На переднем плане — большая розовая рыба: фаллический символ или воспоминание о пойманной когда-то в Кадакесе рыбешке, вид которой породил у Дали такой ужас перед кузнечиками. Между калейдоскопом в правом углу картины и пожелтевшей детской фотографией — склоненная голова, напоминающая другую работу художника этого года, «Великий Мастурбатор»: на обоих полотнах неясно, собирается ли гигантская голова проглотить прижавшегося к ней кузнечика, или он сам ее сейчас укусит.